Этот участок леса был Леониду не знаком, или он уже ничего не понимал. Перед глазами все прыгало и расплывалось. «Не паникуй, как баба, черт возьми!» — твердил он себе, но животный ужас все ближе подбирался к его горлу. Дыхание вырывалось из груди с хрипом и едкий пот заливал глаза. По бедру колотился карабин, доставшийся ему от отца. Леонид остановился, уперев массивные руки в колени. Сделал несколько судорожных вдохов.

Оглянулся на заросли, взял в руки оружие, приложил приклад к плечу. Ствол ходил из стороны в сторону. Наконец охотник унял дрожь и выстрелил наугад. В чаще вспорхнули птицы. «Это должно помочь», — подумал Леонид, — «хотя бы ненадолго, но должно помочь». Он побежал дальше. Видит Бог, браконьер лучше соображал даже тогда, когда полтора года назад Росгвардия едва не прихватила его за яйца. Сумерки делали лес обманчивым, очертания предметов расплывались. Леонид клял себя за то, что уже давно игнорировал необходимость обратиться к окулисту. Зрение начинало его подводить. Ветки хлестали по лицу и оставляли кровавые царапины.

Большую часть снаряжения Леонид бросил, иначе бы он просто не смог бежать. Интуитивно мужчина понимал, что если двигаться на запад, то рано или поздно он выйдет к трассе. Это все, на что он мог надеяться. Браконьер то и дело крутил головой на короткой массивной шее, высматривая кого-то в зарослях.

Леонид зацепился сапогом за выступающий корень, взмахнул руками и упал. Из разбитого носа хлынула кровь, на щеки и лоб налипли хвойные иглы. Но браконьер этого даже не заметил. Были заботы поважнее — унести ноги, и как можно быстрее.

«Ничего», — думал Леонид, — «дайте только время и я вернусь. Вернусь сюда с приятелями. Саня, Колька, Серега. Серьезные ребята. Прихватим побольше патронов. И еще гранаты… Тогда мы посмотрим, кто обделается. Да, посмотрим!». Эти мысли немного приободрили его.

Внезапно ему показалось, что он услышал шум машин, и сердце радостно подпрыгнуло в груди. Значит, он почти спасен! Леонид бросил курить, но был уверен, что если ему удастся выбраться из этой переделки живым, он вернется к дурной привычке. А еще наляжет на водку. Не разбирая дороги, он начал пробираться, как кабан, сквозь бурелом на далекий шум трассы.

В этот момент его правая нога попала в капкан, который поставил здесь какой-то другой любитель легкой наживы. Вначале он услышал жуткий хруст, будто сломалась толстая сухая ветка. Капкан чудовищными челюстями схлопнулся. Леонид упал в заросли папоротника, еще не сознавая зловещей иронии ситуации.

Потом пришла боль, настолько сильная, что браконьер едва смог дышать. Казалось, что он способен только выдыхать воздух сквозь плотно сжатые и побелевшие губы. Думать Леонид был не в состоянии, на его военных брюках цвета хаки расползлось позорное мокрое пятно. Браконьер начал кричать и его высокий надсадный вопль ничем не отличался от крика животного, пойманного в ловушку.

… Лесничий возвращался с вечернего обхода, когда услышал вдалеке крик. Вот уже семь лет он проработал в этом заповеднике. Андрей один присматривал за массивом в десять гектаров. Лесничий знал об этом лесе все. Браконьеры сюда забредали редко, но когда такое случалось, Андрей находил способы их выпроводить. Ветеран первой чеченской кампании, в начале нулевых Андрей устроился на эту работу и делал он ее хорошо. Растяжки со световыми гранатами, в качестве небольшого сюрприза для любителей нарушить закон, были цветочками.

Андрей не любил, когда кто-то нарушал спокойствие леса. Кричать мог и олененок, угодивший копытом в нору и сломавший ногу. Но чем ближе лесничий приближался к источнику звука, тем менее вероятной казалась ему эта версия. Слишком много подобных криков он слышал на войне. Лесничий снял винтовку с предохранителя и включил подствольный фонарь.

То, что он увидел, его не сильно удивило. В зарослях папоротника лежал мужчина, угодивший в капкан. Окровавленная кость торчала в открытом переломе. На лбу и щеках мужчины выступил холодный пот, лицо его сделалось выжатым и серым, словно к нему присосался упырь. Он жадно ловил ртом воздух и пытался подняться, но ничего у него не выходило. Похоже, браконьер еще не понял, что фактически остался без ноги.

Когда мужчина увидел черный силуэт с яркой звездой фонаря, он попытался отползти. Попытался, даже не смотря на то, что его правая нога была практически перерублена. «Да, козлик, не скакать тебе больше по зеленой лужайке» — подумал Андрей. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, говорить начал браконьер. Тонким голосом, срывающимся на рыдание, он спросил:

— Человек? Ты человек? Пресвятая Троица, скажи, что ты человек — слова давались ему с большим трудом. Услышав этот вопрос, Андрей понял, что мужчина знает чуть больше, чем ему следовало бы знать об этих лесах.

— Да, я человек. Но для тебя это ничего не меняет, дружок, - ответил лесничий добрым и спокойным голосом. Подбоченившись, Андрей продолжил разглядывать браконьера.

— Вытащи, вытащи меня! Вытащи, пока они не вернулись! Я заплачууууууу! — на последнем слове мужчина снова перешел на вой. Андрей слушал его вполуха и водил фонариком туда-сюда, осматривая место, где бедолага совершил свой неудачный шаг.

Быть может, капкан здесь не один, и меньше всего лесничему хотелось бы присоединиться к бедолаге. На некоторое время Андрей остановил свой взгляд на карабине, который валялся неподалеку. На цевье была вырезана сентиментальная подпись «Удачи на охоте, сынок». Андрей поднял свою винтовку.

— Удача сегодня явно не на твоей стороне, дружок — сказал он и одним точным выстрелом прекратил мучения браконьера. В глубине леса раздался хриплый вой. Андрей хорошо знал, что ни одно животное не умеет издавать таких звуков. Торопливо он разрядил капкан, взял труп за ноги и поволок прочь. Над лесом поднялся молодой тонкий месяц, похожий на улыбку безумца.

Я перекатывал игральный кубик из одной руки в другую и отрешенно смотрел на столбы и покосившиеся деревянные хибары, мелькающие за окном электрички. Привычка таскать с собой повсюду дайс появилась, когда я всерьез увлекся словесными ролевыми играми. Вовка похрапывал, развалившись на деревянной скамье. Бабульки косились на парня с неодобрением.

Перед тем, как сесть в вагон, Вовка высосал три бутылки "будвайзера", а четвертую выпил, когда проводник проверил билеты. Пятой бутылкой пива однокурсник любезно поделился со мной. Людей в вагоне было не много, от нечего делать я стал их разглядывать. Ближе к проходу сидел угрюмый тип в надвинутой на глаза кепке, с синей наколкой на правой руке.

Тип поймал мой взгляд и зыркнул в ответ, сопроводив взгляд характерным коротким движением подбородка, как бы говоря "Чего уставился, урод? Знаешь, как я с такими на зоне поступал?". Я поспешно отвел глаза и переключился на старушенцию с клетчатыми баулами. Она сидела, крепко вцепившись костлявыми руками в ручки сумок и неотрывно смотрела в одну точку.

Я вздохнул и вновь вдавил кнопку плеера - напрасно, чуда не произошло – аккумулятор разрядился окончательно в первые полчаса поездки, как раз на середине песни Криса Ри - "Дорога в ад"*. Вовка проснулся, мотнул курчавой рыжей бородой, развернулся ко мне:

- Михалыч, пойдем подымим.

Я спрятал кубик в карман поношенных джинсов, пожал плечами. Курить не хотелось, даже за компанию. Но заняться все равно было нечем, поэтому мы прошли в тамбур электрички, где Вовка достал мятую пачку красной явы. Протянул мне, но я отрицательно качнул подбородком. Под нами стучали колеса, унося дальше от обжитого и привычного мира. Мы с Вовкой не были даже приятелями - можно сказать, на практику вместе нас отправили случайно. Желая прервать неловкое молчание, рыжий здоровяк спросил:

- Ну как, Михалыч, подергаем за вымя местных доярок?

Я слегка улыбнулся. Пока что подергать мне доводилось только себя самого, а правая рука была самой верной из подруг. Окно в тамбуре было открыто и горячий летний ветер врывался внутрь. Я развернулся так, чтобы сделать глоток свежего воздуха.

- Закончим по-быстрому в этой сраной деревне и рванем обратно в Тюмень, - ответил я, - у меня там еще дел полно, курсач сам себя не напишет. Подработку еще было бы неплохо найти.

- Нехорошо заканчивать по-быстрому, - усмехнулся Вовка, - за это тебе ни одна доярка спасибо не скажет. Не знаю, как ты, а я настроен решительно.

Я бы, может, и ответил что-нибудь остроумное, но в этот момент электричка дернулась, проводник, который шел по вагону, произнес - "Бобыльск, стоим пять минут, Бобыльск!". Мы с Вовкой переглянулись, он торопливо затушил окурок. Мы прибыли к месту назначения.

Лесничий вытер со лба трудовой пот. Пришлось напряженно поработать. Он смотрел на любопытного браконьера, который находился сейчас в трех аккуратно упакованных пластиковых мешках, пополам со щебенкой и битым кирпичом. Сукин сын больше не будет шастать по его лесам. Не приведет сюда приятелей, не станет совать длинный нос, куда не следует. Сейчас этот папкин сынок смирный.

- Видишь, как бывает, дружок, - сказал Андрей пластиковым мешкам, - Карма баба строгая. Ее раком не поставишь.

Руки лесничего были по локоть в крови. Он вытер лоб, не заметив даже, что оставляет красную полосу. Сплюнул под ноги, закурил. Подошел к одному из мешков, развязал его. Отрезанная голова браконьера укоризненно смотрела на бывшего солдата.

- А ты симпатяга, дружок. Ну-ка, улыбнись, - с этими словами Андрей взял мертвую голову за подбородок и открыл ей рот. Теперь браконьер будто заходился в безмолвной крике. От души рассмеявшись, лесничий затушил сигарету об распухший синий язык мертвеца, - Хоть на что-то ты сгодился, недоносок.

“Недоносок”. Да, так отец часто называл Андрея, когда тот был сопляком. А еще любил как следует “поучить” его армейским ремнем. Ну и где ты теперь, папаша?

“Конечно, браконьера будут искать”, - размышлял Андрей, - “но пройдет еще немало времени, прежде чем здесь объявятся поисковые отряды с собаками. Такие недоноски не кричат направо и налево, куда направились нарушать закон. Хорошо бы, чтобы с ним не было дружков”.

В запасе есть три-четыре дня, может быть, даже неделя. Тогда собаки уже не смогут взять след. Андрей погрузил пластиковые мешки в УАЗик. Потом как мог, оттер заляпанные кровью руки. Бензопилу и топор запихнул в тот же мешок, где находилась голова мужчины.

“А как жаль, - подумал лесничий, - хорошие инструменты, денег стоят немалых. Проклятый недоносок”. Но осторожность превыше всего.

- Береженого Бог бережет, - сказал Андрей, и, уходя, оставил в кустарнике дымовую шашку, чтобы наверняка отвести ищеек от этого места. Лесничий мог бы скормить труп тварям, что живут в чаще, но решил так не поступать.

- Ибо собака, вкусившая мяса человечьего, отныне становится чудовищем ненасытным и ничего, кроме человечины, есть не станет, - сказал лесничий, - так говорю вам я, первосвященник этой земли. И рассмеялся.

Андрей выехал на берег реки, где перегрузил мешки с останками в моторную лодку. До рассвета оставалось совсем ничего, а дел предстояло сделать немало. На середине реки Андрей заглушил мотор и выкинул за борт первый мешок, который тут же пошел ко дну.

- Пора купаться, дружок. И хрипло запел: “в море ветер, в море буря, в море воют ураганы, в синем море тонут лодки и большие корабли, хахаха!”

Издалека он был похож на рыбака, который забрасывает сеть. Лесничий завел мотор и начал спускаться по течению, стараясь держаться фарватера и через несколько километров избавился от следующего мешка. Андрей Рубцов, как никто другой знал, насколько часто в этих лесах пропадают люди.

Ссылка сибирская, век воли не видать, - сказал Вовка, спрыгнув на перрон.

Электричка с глухим стуком двинулась дальше, оставив нас в этом медвежьем углу. На одноэтажной кирпичной коробке висела табличка, половину букв на которой было уже не различить. Здесь нам предстояло пробыть неделю, общаясь с местными - собирать и конспектировать байки, частушки и другие образчики словесного народного творчества. Обычное дело для двух филологов на практике.

Нас с Вовкой собирались отчислить за неуспеваемость и практика была последним шансом не вылететь. В деканате дали понять, что если мы немного не потрудимся, то осенью обоим придется примерить кирзачи и научиться ходить строем. Быть может, мы с Вовкой и были разными, но ходить строем нам не хотелось одинаково.

Вовка вставил в пожелтевшие зубы сигарету. Я потянулся, накинул на длинные волосы капюшон, поправил толстые очки.

- Знаешь, куда нам идти? - спросил у меня одногруппник. Я вытащил из кармана листок с надписью - “Авдотья Никитична Обухова, улица Сосновая, дом 5”.

- Судя по всему, сюда. Не думаю, что нам придется долго искать дом, - добавил я, и мы прошли здание станции насквозь. В небольшом зале на металлических стульях дремал пожилой мужчина в спортивном костюме. Я почуял идущий от него запах перегара. Когда мы миновали станцию, Вовка нашел в траве жестяную банку и лениво пинал ее перед собой. Вскоре это начало меня раздражать. Едва я собрался с духом, чтобы сказать об этом, как услышал за спиной:

- Эй, чухонцы городские! Мелочь есть? Мальчишка лет двенадцати, коротко стриженный, со злым загорелым лицом стоял возле наполовину разобранного жигуля.

- Нахер пошел, деревенский чухонец, - беззаботно отозвался Вовка. Он полной грудью вдыхал деревенский воздух и на мальчишку внимания обращал не больше, чем на комара. Я инстинктивно вжал голову в плечи.

- Эй, куда пошел, ты! Я с тобой разговариваю! - кричал нам вслед пацаненок. Женщина в платке вышла из калитки, отвесила походя подзатыльник парнишке и принялась развешивать белье. Нельзя сказать, что первое впечатление от этого местечка было приятным.

Деревня больше походила на запущенный дачный поселок, прижатый стеной дремучего леса. Была рядом река, довольно широкая, судя по всему, один из притоков Иртыша. На другом берегу виднелись какие-то ангары и заводские корпуса, по внешнему виду, давно покинутые. Вовка оставил в покое жестяную банку и отобрал у меня листок с адресом.

- Не, Михалыч, у тебя внутренний компас не ахти. Мы, кажись, круги нарезаем. Вот и жигуль этот разобранный.

- Тот зеленый был, а этот белый, - резонно ответил я. Но листок с адресом отдал.

Мое предположение, что мы легко найдем нужный дом, оказалось ошибочным - вот уже полчаса мы вглядывались в заборы, стараясь увидеть обозначения улиц.

- Подскажите, как пройти на улицу Сосновую? - спросил я у мужичка, который шел навстречу. Всегда считал коммуникацию своей сильной стороной. Когда мужичок приблизился, я подумал, что с ним что-то не в порядке. Он был в пиджаке. В пиджаке и лаковых туфлях, которые светились на солнце. На пыльной деревенской улице, среди коровьего дерьма. Должно быть, полировал штиблеты перед выходом, - подумал я.

- Вы не должны здесь находиться, - мужчина строго посмотрел на нас, вставая на пути, - это запретная территория. Закрытая, сюда без допуска нельзя. Есть у вас допуск, спрашиваю? - Присмотревшись к нему, я заметил, что выбрит он плохо, будто его руки дрожали, а к щеке прилипла засохшая каша. Пиджак висел на тощих плечах, как на вешалке.

Мы с Вовкой переглянулись и обошли его по широкой дуге.

- Вот и дурачок, - сказал Вовка, и я кивнул. Дурачок заголосил, уже не обращая на нас внимания:

- Чрезвычайная ситуация! У нас чрезвычайная ситуация! Заблокируйте двери! - он повторил это раз двадцать, и, быть может, продолжал выкрикивать после того, как мы ушли. А я все гадал, что же случилось с этим мужичком в начищенных ботинках. Из размышлений меня выдернул Вовка:

- Смотри, - показал он на кривую надпись на заборе. “Улица Сосновая”. Самое время, - подумал я, - лямки рюкзака начали врезаться в плечи. Я подвинул привычным жестом очки ближе к переносице. Чем черт не шутит, может, мы в самом деле встретим молодых доярок, которые не сумеют устоять перед нашим городским шармом.

Если бы я знал наперед о событиях, которые случатся в ближайшие дни, побежал бы обратно на железнодорожную станцию? Скорее всего, да.

Авдотья Никитична оказалась рослой и крепкой бабкой. По хозяйству она управлялась одна. Мы с Вовкой расположились в дальней комнате, которая пустовала. Там стояла панцирная кровать и раскладушка. Угадайте, кто сразу занял кровать? Конечно же, не я.

- Почему это ты будешь спать на кровати, а я на раскладушке? - возмутился я, хотя понимал, что это бесполезно.

- Потому что мир жесток. Это джунгли, в которых выживает сильнейший, - ответил рыжий здоровяк и расхохотался.

Раздосадованный, я оставил вещи в доме, взял “Властелина колец" и отправился размять ноги. Мир всегда был настроен против меня. Я был тем человеком, которого во время дождя проезжающий мимо автомобиль окатывал потоком грязной воды. Вовка был сильнее и выше меня, он имел успех у девушек. "Это все потому, что он играет на гитаре", - подумал я, хотя в глубине души знал, что гитара ни при чем.

Мне становилось легче, когда я читал. Я часто ставил себя на место Фродо Беггинса или Гарри Поттера, и собственные проблемы отдалялись, переставали быть значимыми. Реальность подергивалась сладким туманом забытья. Мне хотелось найти уединенное место, где бы я мог немного успокоиться. Казалось, этот день не может стать хуже. Как вскоре выяснилось, я сильно ошибался.

- Тебе волосы в глаза не лезут? - услышал я голос. Это был уже не высокий нагловатый голос того пацана, которого мы встретили вначале. Я ускорил шаг, но угроза оказалась слишком близко. Я совершенно потерял бдительность, пока был занят мыслями. Чья-то сильная рука схватила меня за затылок, я дернулся, пытаясь вырваться. Книга упала в грязь.

Это был парень, примерно моего возраста, с широко расставленными глазами навыкате. Он отпустил волосы и брезгливо вытер руку о штаны, будто чем-то ее замарал. Я почувствовал, как сердце быстро-быстро забилось, а колени стали ватными. Бежать? Умолять о пощаде? Дать денег? Я старался дышать ровно. Получалось не слишком хорошо.

- Что тебе надо? - сказал я, и сам не узнал свой голос. Я подумал, что если сейчас метнусь в сторону и побегу, то возможно, сумею спастись. Но бросить книгу я не мог, это был мамин подарок.

Парень спросил:

- Надо бы позвонить. Есть телефон? И слушай, такой, чтобы с фотокамерой. Мне на пять минут. Да не ссы ты, отдам я его тебе. Ну, давай сюда мобилу.

Я сглотнул и сделал шаг назад. Дело начинало пахнуть жареным.

- Нет у меня телефона, - ответил я. На самом деле, в кармане лежал новенький самсунг, купленный мне родителями на день рождения. И по закону подлости именно в этот момент мобильник начал звонить. Если что-то плохое и может случиться, то случиться непременно, будьте уверены.

Глаза парня сузились, а губы растянулись в хищной улыбке.

- Не хорошо врать нормальным пацанам, за это и ответить придется, - он протянул руку, а я уже приготовился бежать, когда в наш разговор вмешался третий.

- Тебе, наверное, завидно, что у тебя волосы не растут? Это ничего, я знаю одно отличное средство, - за моей спиной вырос Вовка, и я внутренне вознес ему хвалу. Жизненного опыта у одногрупника была намного больше, и не только по части девушек. Вовка был крупнее моего обидчика. К тому же, теперь нас было двое.

- Какого хера тебе надо? Это что, дружок твой? Дружок-голубок? - парень гадливо засмеялся и Вовка тоже захохотал. Такого деревенский увалень от него явно не ожидал.

- Че ты ржешь, собака? - парень сплюнул себе под ноги, случайно попал на собственный кроссовок и попытался незаметно стереть плевок. Вовка засмеялся еще сильнее.

- Про чудесное средство. Называется от-пи-здю-лин. У вас такое не продается, но я с собой прихватил. Из Тюмени. Я, чтоб ты знал, тебе его сейчас пропишу, а Михалыч еще свою пилюльку добавит, - сказал Вовка и принялся разминать руки. Кулаки у него были большие и покрытые мелкими шрамами.

- Ну, давай, давай! Тебя потом наши пацаны когда найдут, знаешь что сделают? - парень еще хорохорился, но мне уже было понятно, что этот поединок он проиграл.

Вовка сказал:

- Повезло тебе сегодня. Считай, счастливый билет выпал. Сейчас мы уйдем и ты ничего не сделаешь. Пошли, Михалыч, - обратился он ко мне. И парень действительно ничего не сделал. Я молча поднял книгу, и мы ушли. Быкоглазый крикнул вслед:

- Только покажитесь еще, волосатые! Мы вас зароем, а сверху кучу сделаем!

- Михалыч, ты почему не записываешь? - спросил Вовка, - посмотри, какие обороты. В городской среде такого не услышишь.

Я подумал, что Вовка не такой уж придурок. Сказал ему:

- Спасибо, что выручил. Следовало быть мне осторожнее. Он у меня чуть мобилу не отжал.

- Следовало дать этому говнюку отобрать твой мобильник, чтобы ты приобрел бесценный жизненный опыт, - ответил он, - у тебя, похоже, куда-то в задницу встроен магнит, который притягивает неприятности. Мы еще приехать не успели, а нас уже пообещали похоронить. И это в первый же день!

- Не просто похоронить, но еще и кучу навалить, - напомнил я Вовке, и вскоре мы уже хохотали, как ненормальные. Я уже забыл, что разозлился на него из-за кровати. Вместе мы вернулись в дом, на этот раз без приключений.

... За ужином я попробовал расспросить у Авдотьи про местные легенды и поверья. В конце концов, материал для практики, судя по всему, нам предстояло собирать в боевых условиях, а в такой ситуации не следовало упускать ни одной возможности.

- Да что это, ничего у нас тут интересного, все как у всех. Работаем, покуда Бог сил даст, - ответила бабушка и перекрестилась.

- Может, припомните что-нибудь? - подключился Вовка. Он с большим энтузиазмом уплетал вторую тарелку борща.

- Лес наш, - сказала Авдотья, - дурное место. В него на лесоповал при Сталине заключенных отправляли, выше по течению тогда колония была. В лесу этом зэков расстреливали. Всех ведь не прокормишь. Если работать не можешь, отведут в сторонку и пулю в затылок. Там же, под кустом, закопают. Без слова Божьего, без креста. Так и бродят там неупокойники. Некому отпеть их, некому проводить. Деревенские в лес далеко не заходят, а вы туда чтобы вообще ни ногой! Уразумели?

История не тянула на фольклорное творчество, по крайней мере, в моем понимании. У Вовки борщ встал поперек горла. За столом повисло молчание и пауза затягивалась. Желая сменить тему, я спросил:

- Сложно самой по хозяйству все успевать? Может, вам помощь какая нужна?

- По дому мне дед помогал, Царствие ему небесное. Да только в лес он ушел, - с неохотой ответила Авдотья.

По улице шел деревенский дурачок Коляшка, обхватив плечи в клетчатом пиджаке, будто изнутри его терзал холод. Последнее время сознание прояснялось редко, но каждый раз к нему в голову приходила одна и та же навязчивая мысль. Он должен попросить у них прощения. Быть может, они уже не злятся. Столько лет прошло, столько воды утекло с тех пор. Завод закрыли, корпуса законсервировали.

Некоторые прежние привычки, привычки из жизни Николая Анатольевича, сохранились в жизни дурачка Коляшки. Он не выходил из дома в грязной обуви и спину всегда держал прямо. Правда, костюм, который когда-то был сшит на заказ в Московском ателье, сейчас истерся на локтях и сидел на Коляшке, как на скелете. Дочка, когда видела отца в этом костюме, невольно думала — в нем тебя и положат в гроб. И чует сердце, ждать осталось недолго.

Глаза старика временами вспыхивали и он начинал выкрикивать "чрезвычайная ситуация", а порой целыми днями только сидел у окна и смотрел на огород.. Отчего приступы возникали, дурачок вспомнить не мог. Коляшка жил со взрослой дочерью, Натальей. Она развелась два года назад и перебралась в деревню, чтобы присматривать за отцом.

Николай хватался, точно пловец в бурном море, за мысль, что искупить свою вину. Голова, впервые за много недель, была ясной. Он знал, что это не надолго. Порой Коляшка забывал, куда идет, и останавливался посреди улицы. На него не обращали внимания, что возьмешь с дурака. Он не знал, что на следующий день вся деревня будет говорить только о нем. Коляшка шел в лес.

Когда я вспомнил про мобильник, выяснилось, что звонила мама. Она интересовалась, хорошо ли я доехал, удобно ли устроился, доволен ли едой. Впечатление складывалось, будто я отправился в санаторий.

- Мама, все в порядке. Да, природа. Очень красиво. Свежий воздух. Устроились хорошо. Люди доброжелательные. Конечно, буду звонить. Да, просто не слышал твоего звонка. Нет, буду звонить сам, по вечерам. Мне пора. Пока! - я с облегчением нажал кнопку отбоя.

- Ложь во благо остается ложью, - глубокомысленно отозвался Вовка, залез в рюкзак и извлек оттуда кастет.

- Талисман на удачу, - пояснил он, - думаю, лишним не будет.

- Неожиданный талисман для парня, который учится на филологии, - заметил я.

Вовка фыркнул:

- А как же Маяковский, который говорил... как там... "Сегодня надо кастетом у миру кроиться в черепе". Классика, - пояснил он и положил талисман в карман джинсов.

Кастет нам в тот день так и не пригодился. Не знаю, чем были заняты местные пацаны, которые не жаловали приезжих, но наши с ними пути не пересеклись. Я не очень хорошо представлял, как нам следует собирать материал для практики. Приставать ко всем подряд? Однако все разрешилось само собой. Едва мы вышли на “филологическую охоту”, Вовка приметил мужика, который тащил на спине тяжелый на вид рюкзак, в руке у него была телескопическая удочка, на ногах - резиновые сапоги до колена.

- Добрый день! - одногруппник лучезарно улыбнулся, - давайте сделку, - мы поможем вам, а вы нам!

- Это как? - насторожился рыбак.

- Мы с другом филологи, собираем материал для практики. Вы нам расскажете пару-тройку баек, а мы донесем все ваше снаряжение, куда скажете!

Я отметил этот речевой оборот. "Мы с другом". Это было неожиданно. Вовка мог сказать это и просто так, чтобы у рыбака не возникло лишних вопросов. Вряд ли бы он стал говорить "мы с этим очкастым парнем, которого я едва знаю, были сосланы в вашу деревню, чтобы слушать и записывать разные бредни". Рыбак согласился.

Мы помогли донести рюкзак до реки. Я вгляделся в очертания на другом берегу, которые еще вчера привлекли мое внимание:

- А что там?

- Там-то? - мужчина наморщил нос, - скотобойня тама. Раньше то есть была, теперь ничего нет. А раньше это было... Производство, - он поднял вверх палец, желая показать значительность.

- Свинина, говядина? - полюбопытствовал Вовка.

- И свинина, и говядина, и... кое-что еще, - рыбак усмехнулся в усы, и начал возиться с удочкой. Возле реки нас уже начали донимать комары. Я незаметно вытащил старенький диктофон и включил его.

- Рассказывали мне про этот завод вот че. После войны, в пятидесятых, со всей страны собирали мясо и другие продукты... Прод-раз-верстка. Голод был страшный. И мяса надо было много... А откуда взять-то? Вот и придумал тогдашний начальник мясокомбината интересную штуку. У всех, значит, показатели на нуле, а он молодец, мяско в столицу поставляет. Потом только выяснилось, что из районного морга покойнички пропадать стали. Вот оно откуда, мясо. Голод был. О, смотри-ка! Клюет!

Мужчина начал подсекать, дернул удочку, и серебряная монета подъязка взметнулась в воздух, но рыбка не удержалась на крючке и упала с плеском обратно. Рыбак выругался и вновь закинул удочку.

- Сейчас там, наверное, территория охраняется? - спросил я.

Рыбак вновь усмехнулся, будто вопрос его позабавил.

- А чегой то там охранять? Но ходить туда я бы на вашем месте все равно не стал. Мало ли, что можно подцепить на бывшей скотобойне.

Мы еще немного поговорили с ним, пока Вовка не вспомнил, что по дороге к речке приметил заросли конопли и хотел бы изучить их более подробно, “исключительно в ботанических целях”, как он выразился.

... Рыбак сразу посерьезнел, когда двое парней оставили его в покое. Он тоже не жаловал приезжих, особенно таких, которые всюду суют длинный нос. Ведь о заброшенном мясокомбинате о знал намного больше.

Северная конопля накрывает не лучше укропа. Не смотря на это, мы нарвали у дички спелых шишек, растерли между ладоней и нюхали приятный травяной запах. День клонился к вечеру. Я заметил ковыляющего дурачка, но не придал этому значения. На этот раз он не пытался перегородить нам дорогу. Вовка вытер ладони о джинсы и спросил:

- Ну и что ты обо всем этом думаешь? Похоже на народный фольклор?

Я рассчитывал услышать от местных сказки про домовых, кикимор, ведьмины круги на полях и болотные огни. Истории про советский каннибализм и неупокоенные души зеков шли вразрез с моими представлениями о фольклоре. Потому я ответил:

- Похоже на байки из склепа.

У нас в запасе еще было время. Мы вернулись в дом Авдотьи Никитичны, поужинали и легли спать. Засыпая, я думал о Маше, кудрявой черноволосой одногруппнице. У нее были смешливые глаза и полные губы, которые она облизывала, когда начинала волноваться. А еще у нее имелась грудь, как минимум четвертого размера, которая едва не разрывала облегающую белую блузку. Я провалился в сон, в котором Маша спрашивала, не желаю ли я немного подергать корову за вымя. И в этот момент крепкая рука выдернула меня в реальность. Надо мной нависло Вовкино лицо.

- Эй, Михалыч, просыпайся. У нашей бабки, похоже, лунатизм.
- Какого Гутенберга? Зачем ты меня разбудил? - я начал злиться. Голова была тяжелой и ничего не соображала.
- Наша старушка куда-то собралась. Я не мог уснуть, потом услышал, как хлопнула дверь. Как ты думаешь, какие дела могут быть у пожилой женщины в три часа ночи?
- Да в сортир она пошла, наверное, - ответил я, но Вовка не желал слушать.

Мне не терпелось вновь обнять подушку и уснуть. И, чего греха таить, досмотреть продолжение сна. Но рыжий дьявол был беспощаден. Он стянул с меня одеяло, кинул футболку и сказал:

- Пошли, Михалыч. Расследуем это дело. А вдруг она при свете луны превращается в прекрасную принцессу?
- И танцует голая в компании с черным петухом, - добавил я.
- Вот-вот! И я о том же! - с энтузиазмом отозвался приятель.

Я тяжело вздохнул и быстро оделся. От реки поднялся туман. На улице было темно, тихо и холодно. Я пожалел, что оставил ветровку в доме. Голые руки тут же покрылись гусиной кожей. Но возвращаться было уже поздно.

- Кажется, мы ее упустили... - начал было я, но Вовка прижал палец к губам и указал вперед. Зрение у него, в отличие от моего, было хорошим. Приглядевшись, я тоже заметил, что по двору к калитке крадется фигура. Мы пошли следом.

Вскоре мы поняли, куда направляется Авдотья Никитична. Сосновая была ближайшей улицей к лесному массиву. Старушка шла в направлении темного строя деревьев. Мы с Вовкой притаились в кустах и наблюдали. Я не знал, откуда у однокурсника страсть к детективным расследованиям, но меня тоже все больше разбирало любопытство.

Туман мешал наблюдать, а когда у нас над головой крикнула птица, я едва не закричал сам. Сонливость как ветром сдуло. Сердце гулко билось, а ладони вспотели.

- Смотри, там еще кто-то! - шепнул Вовка мне в ухо. Я пригляделся, и увидел человека. Мужчина стоял на опушке, Авдотья Никитична напротив, они о разговаривали. Содержание их беседы оставалось для нас загадкой, слишком далеко они стояли. Может быть, даже спорили. В руках у старушки Вовка разглядел какой-то сверток.

- Это же дурик! Тот, которого мы встретили! - изумился одногруппник. Я поверил на слово. Старушка махнула свободной рукой, будто прогоняя дурачка со своей дороги, и тот в самом деле развернулся и пошел прочь, притом прямо в нашу сторону. Авдотья Никитична растворилась во мгле между деревьев.

- Прямо на нас прет! - сказал Вовка шепотом, и мы притаились, надеясь, что нас не заметят. Дурачок едва волочил ноги. Мне показалось, что он очень расстроен.

... Не прошло и получаса, когда мы добрались до нашего временного жилища, но сон ко мне так и не пришел. В голове крутилось два вопроса, причем один следовал из другого - почему Авдотья Никитична советовала нам держаться подальше от леса и зачем старушка отправилась туда сама, притом ночью?

Я проснулся замерзший, спину ломило и в первые несколько мгновений не понимал, где нахожусь. Когда я услышал Вовкин храп, память ко мне быстро вернулась. Мы были в Бобруйске... то есть, простите, Бобыльске. И, похоже, сами могли стать частью фольклора. Я вышел во двор, умыться и привести себя в порядок и увидел странную картину. Деревенская улочка была оживленной, несмотря на ранний час. Мимо калитки прошли несколько мужчин, потом женщина, которая утирала глаза и распухший нос кончиком платка.

- Эй, что случилось? - спросил я ее, но женщина не ответила. Она расплакалась еще сильнее. Вместо нее ответил мужчина, и в нем я узнал рыбака, который рассказывал про каннибализм:

- Коляшка повесился, упокой Господь его душу грешную...

Я не имел никакого понятия, кто такой Коляшка, да и расспрашивать было уже некого - мужчины ушли. Вспомнив, по какому делу я вышел во двор, я прошел к деревянной будке туалета. "Должно быть, самоубийство в глуши настоящее событие" - подумал я, - "Обсуждать его будут не один месяц".

Вовка, заспанный и лохматый, спустился с крыльца. Казалось, он еще не успел разлепить глаза, а в уголке рта дымилась сигарета.

- Что за шум, а драки нету? - спросил он хриплым голосом. Я пожал плечами и ответил:

- Ты бы радовался, что драки нету. Нам и без того веселья хватает. Повесился, говорят, мужик какой-то.

Вовка почесал бороду, затянулся и прокомментировал:

- Дерьмовое у меня предчувствие.

Мы вышли со двора, чтобы узнать подробнее, что стряслось. Гадать, куда тянется народ, долго не пришлось. Люди шли к той опушке, где ночью мы повстречали Авдотью Никитичну и деревенского дурачка.

- Вот срань! - не выдержал я, и порадовался тому, что не успел позавтракать. Иначе я не был уверен, что завтрак мне удалось бы сохранить.

Вовка, как и я, смотрел вверх. Мы были не одиноки, вверх уставились человек двадцать. Небольшая толпа, которая успела собраться на границе леса. Вовкино лицо побелело, а губы плотно сжались. Там, наверху, на крепкой веревке, покачивалось тело деревенского дурачка. И, приглядевшись, я отметил про себя, что его ботинки были все так же безукоризненно начищены и отражают солнце.

На груди дурачка висела табличка, на которой неряшливыми, но крупными буквами старательно было написано "Прастите миня". Его выпученные остекленевшие глаза смотрели в сторону деревьев.

- Эй, все, разойдитесь! Что вам тут, цирк что ли приехал? - услышал я крик, и вновь увидел женщину с заплаканным лицом. Сейчас она сняла платок и под ним обнаружилась копна непослушный каштановых кудрей. Ее лицо, пусть не молодое, было привлекательным. И очень злым.

- Кто-нибудь, помогите мне снять его! Ну же, люди! - женщина всплеснула руками и подошла к покойнику. Я заметил, как на ее лице промелькнула растерянность.

- Думаю, мы должны оставить все, как есть, пока не приедет милиция, - рассудительно заметил Вовка.

- А индюк тоже думал, и где он теперь? Небось, по-другому бы запели сейчас, если бы он не стал... Вот таким! - и женщина разрыдалась. Кто-то тут же начал ее успокаивать и я спросил у рыбака, что стоял рядом:

- Кто это? - и указал на плачущую женщину. Мужик ответил с готовностью:
- Наталья это, дочка нашего Коляшки, упокой Господь его душу грешную...

Я не стал уточнять, что если верить библии, лояльность Господа самоубийце Коляшке уже не светит. Единственное, что ему сейчас светит, так это адские костры. Хотя… Действительно ли это самоубийство? Я вспомнил, как мы встретили ночью здесь Авдотью Никитичну. Впутываться в историю мне очень не хотелось, я уже видел себя сидящим перед следователем в скучном прокуренном кабинете. Районный следователь будет пристально смотреть на меня сверху вниз и спрашивать"А вы-то, собственно, что там делали?".

Тут мне в голову пришла одна смелая идея, которая могла пролить свет на происходящее. Я подошел к Наталье, взял ее под локоть и отвел в сторону. Она была так потрясена, что позволила мне это сделать:

- Послушайте, - быстро начал я, - дело в том, что мы с другом встретили вашего отца здесь прошлой ночью. И пока не приехала милиция, хотели бы расспросить вас.

Глаза Натальи начали округляться. К нам подошел Вовка, доброжелательно улыбнулся и незаметно пнул меня по лодыжке.

- О чем бы вы хотели меня расспросить? - Наталья. Увидев улыбку Вовки, она немного успокоилась.

- Пойдемте куда-нибудь, где меньше ушей, - как можно тише сказал он, - на нас уже люди таращатся, а менты будут здесь самое большее через полчаса.

- Пойдемте ко мне, - сказала Наталья, - здесь недалеко.

Втроем мы дошли до добротного двухэтажного дома с широкой мансардой. То, о чем подумал я, озвучил Вовка:

- Нифига себе хоромы, - присвистнул он, - То есть я, конечно, прошу прощения...

Мы уселись на скамейке в саду, в сам дом Наталья нас приглашать не спешила. Мой рыжий приятель решил рассказать обо всем сам:

- Мы тут на практике, живем у Авдотьи Никитичны, и прошлой ночью услышали, как она вышла из дома. Решили проследить и увидели ее на опушке с вашим отцом. Было похоже, что они спорили.

- Как вы думаете, могла она желать зла вашему отцу? - спросил я, все больше чувствуя себя в детективном сериале. Наталья усмехнулась:

- Авдотья? Это вряд ли, она сама из ума почти выжила, с тех пор, как ее муж пропал без вести. Так и ходит порой в лес, не вы одни ее за этим застукали. А вот что там папашка делал... И табличка эта у него на груди. В голове не укладывается...

- Как он вел себя в последнее время? Было что-нибудь необычное? - спросил я снова, пытаясь повторять те же вопросы, которые задают свидетелям.

Наталья откинулась назад, и внезапно расхохоталась сквозь слезы:

- Малец, ты Шерлок Холмс, что ли? Или Эркюль, мать его, Пуаро? Я за папашкой присматриваю здесь уже полгода и все в его поведении - странное. Но так было не всегда.

Мы с Вовкой переглянулись, а Наталья продолжила, обведя вокруг рукой:

- Вот это - его дом. Он раньше на мясокомбинате, еще до закрытия, занимал крупный пост. Был каким-то начальником цеха, или вроде того... Потом, как я слышала, на производстве произошла авария, погибло несколько рабочих. Отца сразу вызвали в столицу на разбирательство. Я сама об этом только от матери знаю, земля ей пухом. Они тогда уже разведены были. А вернулся папашка из Москвы уже ... вот такой. Умом тронулся. То есть не совсем, конечно. Съезжал на дно потихоньку, несколько лет. А когда уже не смог справляться с хозяйством, пришлось мне приехать.

Когда мы решили, что Наталья закончила, она опасливо обернулась и прошептала:

- Я думаю, что в Москве что-то сделали с ним... Тогда были другие порядки, мальчики. Я почти в этом уверена.

В этот момент на улице прозвучал мотор автомобиля и тяжелая рука участкового ударила в калитку дома. Наталья посмотрела на нас с жалостью:

- Все, детишки, разговор окончен. Вы лучше ступайте, за домом есть второй выход со двора, на соседнюю улицу. Калитку прикройте только. Дальше я сама.